Айжаркын Кожобекова
1. Существует ли «закат Европы» как концептуальная модель сегодня? Каковы ее характеристики?
Как известно, в основе концепции Шпенглера, представленной им в работе «Закат Европы», лежит понятие культуры, или культурной «души», что уже делает ее неинструментализируемой. Следует понимать, что книга Шпенглера появилась в условиях незавершенной войны в 1918г., хотя ее прочтение и интерпретации осуществлялись уже в послевоенное время. Реалии социальной, политической и культурной жизни после Первой мировой войны, крушения великих империй, кровавых революций, экономической депрессии не могли не вызывать ассоциаций с приближающимся концом Европы. Шпенглер объясняет, что «культура родится в тот момент, когда великая душа пробуждается из вечно младенческого первичного состояния человечества, обособляет себя, как образ из безобразного, как ограниченное и переходящее из безграничного и пребывающего. Культура расцветает на почве строго ограниченной местности (“Landschaft”), с которой она растительно связана. Культура умирает, когда ее душа осуществила всю сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук, и снова возвращается к первичному состоянию, к “перводушевности” (“Ursee-Ientum”)… когда задача культуры выполнена, ее идея осуществлена, вся полнота ее возможностей проявлена, культура быстро окоченевает, отмирает, ее кровь свертывается, ее силы надламываются, — она становится цивилизацией и, подобно мертвому дереву, гиганту первобытного леса — она может еще целые столетия простирать в воздух свои засохшие ветви».
В этом смысле вычленять некоторую концептуальную модель так называемого «Заката Европы» — сегодня дело методологически неблагодарное, да и попросту невозможное, поскольку для подобного моделирования пришлось бы признать культурную гомогенность Европы и в этом смысле встать на позиции чрезмерной генерализации. Думается, концепт «заката Европы» скорее художественно-эстетический, нежели научно-инструментальный.
2. Можем ли мы говорить о специфике восприятия «заката Европы» изнутри и снаружи? И если да, то каковы различия в концептуальных подходах к данной проблеме?
Безусловно, внутреннее и внешнее восприятие как перспективы оценки всегда имеют свою специфичность. В этом смысле мы неизбежно сталкиваемся с проблемой идентичности как базового основания для подобных перспектив. Исходя из посылки множественности идентичности, сама бинарность «внутреннее и внешнее» оказывается в затруднении, поскольку возникает необходимость говорить о множественности внутреннего и множественности внешнего. Возникает вопрос о субъекте восприятия: кто утверждает или апеллирует к концепту «заката Европы»?
Как утверждает? В каком контексте? И почему?
Вопрос о субъекте выводит нас в геополитическую перспективу, где мы вынуждены отойти от шпенглеровской культурной рамки к политическим интересам и сферам влияния, что, по сути, не позволяет нам продолжать дискуссию в терминах Шпенглера.
Кроме того, сам объект восприятия также не может не подвергнуться некоторому расчленению, исходя из тех противоречий и столкновений, дискуссий и конфликтности, в которой находятся страны Европы, столь разительно отличающиеся сегодня друг от друга. BREXIT, споры о Евросоюзе, рост националистических движений, критика либерализма и многое другое свидетельствуют о многообразии самого объекта, чей закат предрекается уже более ста лет, но который с завидным упорством продолжает свое развитие. В частности, дискуссии о мемориальной культуре, получившие наибольший импульс в 90-е гг., скорее свидетельствуют о стремлении объекта к очередной самоидентификации и оснований для последующего роста, а не о «закате».
3. Можем ли мы оценить миграционный кризис, регионализм, кризис идентичности и солидарности в Европе как «свидетельства заката Европы»?
На первый взгляд, все эти процессы, кажется, буквально кричат о закате Европы, однако сама риторика «заката» скорее исходит из спекулятивно утвержденной модели Европы в сложившихся дискурсах и некотором стремлении вернуться к старым застывшим, устойчивым формам. Опираясь на З. Баумана, можно отметить, что именно поиск устойчивых стабильных форм есть некоторое цепляние за прошлое, в котором все модели казались незыблемыми. Если принять идею «текучей современности», то сам «закат» становится лишь одной из таких же текучих форм, а не финальным этапом.
Надо отметить, что большое влияние на саму дискуссию о закате Европе оказывает сам язык описания происходящих процессов. Этот язык отличает его некоторая депрессивность и негативная ассоциативность. Понятие «кризис» используется в описании практически всех процессов, от культурных до геополитических: кризис власти, кризис идентичности, миграционный кризис, кризис перепроизводства, кризис ценностей и т.д. Оно выталкивает нас в плоскость попыток схватить ускользающее и вернуть его на место, в то время как процесс развития неизбежно связан как с приобретением нового, так и потерей определенных компонентов. За более чем столетний период после написания книги Шпенглером, европейские страны выработали немало механизмов для решения своих внутренних и внешних проблем, что позволило им пройти немало кризисных моментов. В этом контексте вопрос состоит скорее в том, насколько им удастся справиться с текущими сложностями и сохранить концепт Европы как таковой. Как бы это ни парадоксально звучало, в тех самых устойчивых концептуальных конструктах (просвещение, рациональность, либерализм и т.д.), которые использовались для ее описания как изнутри, так и снаружи.
4. Являются ли интеграционные проекты Евразийского Союза, Нового Шелкового Пути (Один Пояс — Один Путь) симптомом угасания европейской цивилизации в послевоенном формате, знакомом нам с конца 1940‑х гг.?
Данная концептуально-языковая рамка «заката» или «угасания» возвращает нас в ощущения фатальности конца, что обусловлено некоторой биологической концептуализацией истории. Сегодняшние глобальные и локальные интеграционные процессы являются не столько симптомами угасания европейской цивилизации, сколько тенденцией глобальных изменений во всем мире и возникновением новых форматов социально-экономических и политических взаимодействий.
Привычные рамки восприятия неизбежно будут расширяться, что приводит нас к неизбежной необходимости выработки нового языка описания происходящего, то есть речь идет о новых понятиях и концепциях, способных релевантно и полно отражать современные явления и процессы. Риторика в духе заката не позволяет нам в должной мере непредвзято смотреть на современность, втискивая нас в прокрустово ложе.
Вопрос скорее в том, как будут меняться привычные для нас пространства, вышедшие за рамки своих географических рамок, и какие именно новые модели будут все больше интегрироваться в повседневную практику.
5. Сбылись ли прогнозы Освальда Шпенглера?
Думается, что работу Шпенглера лучше рассматривать в контексте необходимости отказа от излишних генерализаций в вопросе мировой культуры; как некоторое предупреждение о невозможности бесконечного роста без тенденций к упадку; как призыв к интеллектуально рефлексии происходящего, но не как пророческое послание. Современные процессы более интенсивны и динамичны, чем сто лет назад, и информационно-технологические реалии радикально меняют мир. В этом контексте речь идет уже не о конфликте культуры и цивилизации, а необходимости осмысления того, что понимать под ними в условиях непрерывных изменений. Тем не менее, сама идея «заката» служит некоторым напоминанием о важности сохранения человечности, нравственности, сопричастности и сопереживания как прошлому, так и настоящему
