Трагические события 1916 года в Центральной Азии: восстание против царской администрации и его последствия – сегодня, через 100 лет, до сих пор хранятся в памяти кыргызского общества. В воспоминаниях детей и более дальних потомков очевидцев это трансмиссия памяти, передаваемая поколениями, и своего рода реконструкция событий, которая тем не менее может передать более полную, глубоко личную историю о событиях.
Актуальность использования устных историй в том, что они являются способом выхода индивидуальных травмированных воспоминаний. Главным предметом устной истории является субъективный опыт отдельного человека. Специфика устной истории состоит в изучении особенностей субъективного воспоминания, личного осмысления пережитого и ответственности индивида за его место в истории. Устная история позволяет изучить способы «проживания» жизненных событий: индивидуальных кризисов, поворотных моментов биографического пути, социально-исторической ситуации.
Устная история рассказывает больше о значении события, нежели о самом событии. Устные истории обнаруживают незнакомые случаи известных происшествий; они всегда бросают новый свет на неизученные сферы социально-уязвимых групп. С этой точки зрения единственная задача, излагаемая устными источниками, это засвидетельствование.
Повседневность, отраженная в устных историях преодоления травмирующих событий, позволяет проследить пути восстановления утраченной идентичности, способы преодоления травмы, выхода из нее.
Восстание кыргызов 1916 года оставило глубокий след в жизни нескольких поколений жителей Иссык-Кульской области. В каждой кыргызской семье из уст бабушек, дедушек передавались воспоминания о трагических событиях того периода. Устные истории включают не только воспоминания участников восстания 1916г. и их детей, но и внуков и правнуков современников и свидетелей того времени.
Люди на конях, с навьюченными верблюдами, покидают свои места. (Источник: Радио Азаттык)
Воспоминания об утрате
В устной памяти о событиях 1916 года наиболее эффективными и наиболее частыми являются воспоминания о побеге и потере – близких, имущества, привычного уклада жизни, и, в конце концов, родины. Воспоминания о спешном побеге, о трудном и часто смертельном переходе в Китай, о скитаниях и лишениях в Китае являются материалом для создания «сообщества утраты».
В устных историях моих респондентов первое, что привлекает внимание, это травматические воспоминания о страданиях и ужасах от массовой гибели людей на горных перевалах и реках при внезапном бегстве от преследования. Один из моих респондентов Калыс вспоминает, что часто слышал от своих родственников о том, что люди уходили в Китай, в Турпан, через реки Нарын-Кол и затем Или, которая расположена на границе Кыргызстана, Казахстана и Китая. Бегство пришлось на позднюю осень 1916г., когда настали холода. «В ноябре они рассказывали, что они покинули свои стойбище, уходить начали и тогда уже было холодно» (интервью с Калысом). «Эти события людей настигли врасплох, кто-то взял скот, продукты, а кто-то ничего с собой не взял, так как не были готовы» (интервью с Бейшеном).
Бабушка респондента Кенжебека рассказывала, что «они жили в горах, на джайлоо в юртах и в один день пришли русские. Они стали разрушать юрты и поджигать. И тогда от испуга кыргызы стали бежать. У русских было оружие. А у кыргызов не было никакого оружия, они даже не слышали звук выстрела оружия, нападение для них было потрясением, они вынужденно бежали. Все это для них было впервые, выстрелы, суматоха, они спасались бегством. Бегство было со стороны Джеты-Огуза, через перевал Бедель, а ак-суйские кыргызы бежали через Каркыра, в Кеген и потом они достигали Китая. Здесь на этих перевалах погибли половина кыргызов» (интервью с Кенжебеком).
О бегстве в Китай примечательна устная история моей респондентки Чолпон, которая рассказала о воспоминании своей бабушки Сейдакан (1900-1982). Бабушке Сейдакан было всего 16 лет во время восстания, и она была юной женой, только что вышедшей замуж. Она рассказывала, что «местное население не особо понимало о восстании, но они все говорили, что не будут отдавать своих сыновей в русскую армию. А также то, что если не бежать, то нас всех будут истреблять и убивать» (интервью с Чолпон).
Без подготовки люди ринулись к бегству. Тех людей, кого карательный отряд настигал, убивали и отбирали у них имущество и скот. Родители Калыса ушли через Каркыру. «Когда в Казахстан уходишь из Ак-Суйского района через Нарын-Кол есть высокие горы Хан- Тенгри, там ледники, зима приходит рано, там Каркыринская вода. И через большую речку Или они переплывали и уходили. А когда настигали карательные отряды, они все побросали и многие на морозе на реках утонули, это ужасно. И когда мать рассказывала, ей было очень больно, они много об этом не вспоминали, все это было до революции, и мама была маленьким ребенком» (интервью с Калысом).
Респондент Бакыт, рассказывая о бегстве бабушки и дедушки со стороны мамы через село Барскон, говорит, что на их глазах погибали сотни и тысячи людей. «…Среди них они видели и маленьких детей, и старых, и молодых. Все они оставались не преданными земле, не было условий, чтобы их похоронить. Почти половина беженцев оставались по дороге, они погибали и там же на месте и оставались» (интервью с Бакытом).
Другой мой респондент Фархад на всю жизнь запомнил историю от своей бабушки Урумкан, которая рассказала о переходе кыргызов через реку Музарт –Суу. Вот как она рассказывала: «Когда они бежали, а сзади их преследовали русские со своими пушками, ружьями. Кыргызы, как могли, старались бежать быстрее, и дошли до перевала. А там, в горной реке была большая вода. Эту реку она называла Музарт–Суу. И когда они дошли до Музарт –Суу, беженцы увидели огромную реку с шумным течением. Люди, невзирая ни на что, заходили в эту воду, т.е. из того места, где они стояли. Те, кто заходил с середины или дальше от середины этой реки с верблюдами, лошадьми, мужчины, женщины, дети, всех их унесло течением реки, потому что когда много людей зашло в воду, то вода еще больше поднялась и унесла с собой большое количество людей. Она сама собственными глазами видела, как водой уносило бешик (люлька) с младенцем. Старики, молодые, животные, все смешалось в этом месте. Когда все переходили была суматоха, крики, вопли о помощи. Она смогла с лошадью перебраться на другую сторону реки и долгое время не могла найти своих родителей. Утром, на заре, ее нашел отец и забрал к родственникам. И так она благополучно перешла Музарт-Суу» (Интервью с Фархадом).
Чтобы выжить и не умереть с голоду во время бегства в Китай, люди пошли на ужасные действия – им приходилось питаться и человеческим мясом. Вот как об этом рассказывает Кубан: «На горном перевале им приходилось останавливаться. Был такой случай, когда без остановки шел снег, 3 дня подряд. Народ голодный, все мерзнут, не знают, что им делать. На второй день два джигита принесли кусок мяса, объявив всем, это мясо барана. Люди с трудом разожгли костер и варили мясо где-то 3-4 часа. Каждому досталось по маленькому кусочку мяса и одной пиале бульона. Мясо было таким вкусным, что вкус долго не сходил со рта, так они подкрепились. А на следующий день погода открылась, и они двинулись дальше в путь. Когда они передвигались дальше, то увидели довольно большую женщину, у которой отрубили голень. И тогда они поняли, какое мясо они ели, это не было мясом барана или лошади, а было человеческое мясо. …Утром, после того как они ее увидели, то всем стало плохо, людям было не по себе. Эта была женщина, которая тоже бежала, но замерзла и умерла» (интервью с Кубаном).
В устных историях не менее травматичным является переход через границу Китая беженцев-кыргызов, которые жертвовали своим имуществом, а иногда собственными детьми. Вот как об этом рассказывает Калыс: «Когда они переходили границу, то на границе уже стояли российские и др. войска. И вот тогда пошел уже голод, они еще границы Казахстана не достигли. И когда они договорились, что все, что блестело у жен, дочерей, девушек, нужно отдавать войскам на границе и так они переходили в сторону Китая. 18 детей было очень трудно прокормить и тогда прабабушка и прадед решили старшую сестру отдать замуж, на границе. Один из военных солдат не нее глаз положил, он татарин, по-моему. И он за полмешка муки взял замуж старшую сестру моей матери. Они этим полмешком или мешком муки спасли своих детей от голода. И так они дошли до Китая, до Турпана» (интервью с Калысом).
Бабушка респондента Фархада вспоминала, что «когда они добрались до Китая, черулоор, пограничники с оружием в руках встретили беженцев из кыргызских земель. Они все ценное и все, что блестело, отбирали на границе» (интервью с Фархадом).
Другой мой респондент Осмон поделился историей своей бабушки Кенжей, которой на момент восстания было 13 лет. Она рассказала, что в ее роду не было больших потерь, но, когда они достигли Китая «начались жертвы, люди гибли от голода и холода, болезней. Черики (китайские солдаты) приходили к каждой кыргызской семье и старались отобрать в семьях всех девочек. Родители бабушки прятали ее от чериков. Они ее накрывали тердиком или маленьким стеганным одеялом (тошоком) и она была незаметна». Бабушка Осмона Исмаилова рассказывала, что «они все время нуждались в талкане, было голодно» (интервью с Осмоном).
О такой же подобной истории рассказывает и известный нам Фархад, вспоминая о бабушке, которую тоже прятали от китайских пограничников. «В тот момент моей бабушке было 13-14 лет, и когда на проверку приходили черулоор (пограничники), ее укладывали вместе с тошоками или стегаными одеялами, чтобы не было видно. Они всегда боялись их, думая о моей бабушке, чтобы ее не забрали» (интервью с Фархадом).
Родственники респондентки Асылкуль со стороны ее бабушки рассказывали, что «когда они переходили границу, то девушек, девочек «сильно воровали» китайские солдаты. Они насильно вырывали наших кыргызских девушек и девочек, насиловали и уводили куда-то» (интервью с Асылгуль). Особенно, как вспоминает респондент Жыргал, бабушке запомнилась граница с Китаем, так «многие кыргызы не могли пройти, вынужденно продавали своих детей, дочерей. А тех, кто сопротивлялся, расстреливали» (интервью с Жыргалом). «За чашку талкана продавали наших дочерей, девушек, какие-то только испытания и горести не легли на плечи нашего народа» (интервью с Бейшеном).
Травматичными являются воспоминания моих респондентов и о жизни в Китае. Вот как об этом рассказывает внучка бабушки Сейдакан: «В один из дней мы дошли до Китая. Там тоже люди не жили хорошо, чувствовалось нехватка и бедность. Мы стали наниматься китайцам на работу, чтобы заработать кусок хлеба. Улицы в Китае очень узкие и люди были неряшливые. Базар их похож на собачий рынок. На базаре мы увидели мужчину, на шею которого надели тяжелую деревянную доску. Избитый, он производил на всех жалость и люди подходили и совали в рот какую-то еду. Он ходил по базару, чтобы все его видели, он своровал что-то и все должны были видеть вора. На базаре также была сетка, а за ней сидели люди, похожие на привидения, люди проходили мимо их и бросали им что-то как собакам. А потом мы узнали – это были люди, которые несли какие-то наказания» (интервью с Чолпон).
В воспоминаниях бабушки Калыса жизнь «в Китае была еще тяжелее, кто-то принимал, а кто-то не принимал». У беженцев-кыргызов была большая тоска по родине. Об этой тоске по родному краю рассказала бабушка Сейдакан: «Жизнь беженцев в Китае и их возвращение домой были не менее тяжелыми». В Китае, кыргызы, по словам бабушки Сейдакан, «тосковали по «нашему воздуху, земле, воде. Люди смотрели на птиц, которые летели в сторону наших краев и плакали» (интервью с Чолпон).
В Китае беженцы-кыргызы испытывали трудности, нужду, а также насилие от местного населения. Бабушка Жыргала рассказывала, что «когда они бежали в Китай, каждый день по двое или трое ее родных братьев и сестер умирало от ветряной оспы». И от 17 детей останется только трое – это бабушка и два тайке Тумонбай и Тугольбай. Бабушка говорила, что «во время Уркуна погибло много кыргызов от голода, от тяжелых условий, от притеснения и насилия со стороны китайцев и уйгуров» (интервью с Жыргалом). О тяжелых условиях жизни, притеснениях и жестокой эксплуатации говорит респондент Бакыт по воспоминаниям его бабушки: «когда прибыли в Китай, там им тоже было очень трудно, они нанимались к уйгурам, работали у них по хозяйству, заработки были мизерные, жили впроголодь. Они думали, что там хорошая жизнь, но все оказалось не так, как они думали. В Китае эксплуатация была вдвое хуже, чем здесь» (интервью с Бакытом).
В устных историях мои респонденты также с большим с сожалением рассказывали об оставшихся родственниках в Китае в результате Уркуна, что тоже для них является травматичным воспоминанием. «Из всех детей бабушки в Китае трое или четверо детей остались там» (интервью с Калысом). «… На КТР есть передача «Издеймин сени» («Ищу тебя»), в ней я видел, что только сегодня находятся родственники, которые остались в Китае у современных жителей Иссык-Кульской области. Они встречаются, обнимаются, так у многих дети там остались, они выросли, женились, вышли замуж и только теперь находят друг друга после восстания 1916 года» (интервью с Жыргалом). «Есть у нас родственники, которые после Уркуна возвратились только в 60-е годы» (интервью с Бейшеном). «Какая-то часть беженцев, рассказывала бабушка, возвратилась, но многие их них остались там, в Китае» (интервью с Бакытом). «Я был в Китае в 2013 г., чтобы исследовать кыргызов в Синьзцян –Уйгурском автономном округе. Надо сказать, до сих пор, там живут кыргызы, которые остались в Китае во время восстания 1916 г. Сейчас там живут их дети, внуки и правнуки. Они мне рассказывали, почему в тот момент они не смогли снова вернуться домой, в Кыргызстан» (интервью с Кубаном).
«В Китае большинство кыргызов погибли от голода и болезней. Старшую сестру бабушки отдали замуж за китайского казаха, потому что казахи насильно ее взяли в жены. Она не хотела, но ее казахи не отпустили вместе с родственниками. И впоследствии она уже не смогла связаться со своими родственниками. Сестра моей бабушки, которая осталась в Китае, всю свою жизнь жила в отчаянии, так как она не знала, живы или нет ее родственники. Братишка моей бабушки после их прихода из Китая тоже не прожил долго, сказались последствия болезни в Китае. Он тоже рано умер. И моя бабушка одна из всех семерых детей выжила. Она всю жизнь носила эту скорбь, что осталась одна из всех детей» (интервью с Жыргалом).
Несмотря на невыносимые трудности, многие кыргызы были счастливы вернуться на родину. «Продукты все кончились, а когда они шли через Казахстан, вышли на горы вверх и тогда на верху, на пике гор они увидели наше озеро Иссык-Куль, вот тогда они сильно обрадовались. Это была такая радость, что они достигли своей земли, Иссык-Куль был виден с высоты» (интервью с Калысом).
По возвращению в родные края, как рассказывала бабушка Сейдакан, «народ был очень беден, жили совсем плохо в каких-то лачугах». «Такого страдания» бабушка Сейдакан «не пожелала бы никому, будь это кыргызы или другие нации» (интервью с Чолпон).
Заключение
Устные истории респондентов подкрепляют исторические свидетельства о том, что десятки тысяч людей оставляли свой привычный уклад, землю, родину ради спасения жизни детей, семьи, родственников и всего рода после восстания 1916 года. То, что 100 лет спустя об этой травме говорят потомки беженцев, доказывает неимоверные трудности и потери этих людей. До сих пор респонденты с болью и горечью рассказывают о страданиях и смертях, когда погибали их родные и близкие, беззащитные женщины, старики, дети.
В условиях б. СССР, данная тема, в силу идеологических установок правящей партии Советского Союза, была под запретом. Этой темой занимались только историки, которые старались не обнажать острые столкновения, происходившие между кыргызами и русскими во время восстания 1916 г. Так, после распада Советского союза наблюдалась либерализация во взглядах и интерпретациях событий прошлого. Ранее табуированные темы, например, о восстании 1916 года, о предвоенных репрессиях и т.д. стали активно обсуждаться в СМИ, проникали в общественную жизнь и научные работы исследователей. В устных историях мы видим восприятие социальной практики индивидуальным опытом респондентов.
Не являясь непосредственными участниками или свидетелями восстания 1916 года, современные иссык-кульцы тем не менее переживают воспоминания о восстании как личную и коллективную травму. В этих условиях память создает новые нарративы о восстании 1916 года., т.е. создается воображаемая конструкция событий второго и третьего поколения на основе воспоминаний очевидцев тех лет. Следовательно, не исцелённая травма старшего поколения интерпретируется современными жителями региона как своя собственная и общенациональная трагедия, которую мы не должны забывать.
