Ян Рачинский,
председатель правления Международного общества «Мемориал» (Россия)
Вопросы доступа к архивам ВЧК-НКВД-КГБ в России и их значение для историков и общества проблема не то что не нова, а уже навязла в зубах.
Про необходимость открытия архивов ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ говорилось еще в конце 1980-х, и даже какое-то движение в этом направлении наметилось, но к середине 1990-х все прекратилось.
К сожалению, проблему не успели решить до распада СССР –возможно, это было бы проще. Во всяком случае, могли бы быть выработаны единые подходы.
Картина, наблюдаемая сегодня, весьма неоднородна. В одних государствах эти архивы стали или становятся нормальной частью архивной системы – это страны Балтии, Украина, Грузия (хотя там значительная часть архива погибла), кажется, и Армения движется к этому. В других архивы доступны фрагментарно – как в России, в третьих недоступны или почти недоступны, как в Белоруссии или Азербайджане.
Впрочем, разница между недоступностью и фрагментарной доступностью невелика, поскольку в обоих случаях остается неизвестным, что содержат эти архивы, а доступ регламентируется не законом, а произволом ведомств.
Конечно, наибольшее значение имеет открытие архивов в России – поскольку из Москвы шли директивы и в Москву шли отчеты, в том числе и документы, составлявшиеся в регионах в единственном экземпляре – как акты о расстреле в некоторые периоды.
Однако ответы архивов ФСБ на запросы исследователей зачастую выглядят издевательством. Говорят – пишите, что Вам надо, и мы ответим. А точно сформулировать запрос зачастую невозможно – потому что описей исследователям не дают. И даже когда исследователь точно указывает атрибуты дела – ему могут ответить, что в этом деле нет документов по его теме исследований. Хотя никто, кроме исследователя, не может и не должен решать, есть или нет в деле что-то по его теме.
Нельзя сказать, что отказывают во всем, но общая тенденция именно такова – давать как можно меньше.
Тут можно напомнить, как руководство ФСБ пыталось отстаивать нелепую позицию, что закон о государственной тайне не распространяется на документы, созданные до принятия этого закона. И суды поначалу привычно вставали на сторону чекистов. Нашим коллегам пришлось дойти до Конституционного суда, чтобы оспорить это абсурдное толкование.
Разумеется, после проигрыша в суде чекисты нашли выход – и комиссия по рассекречиванию засекретила огромный пласт документов, относящихся к советскому времени.
Отдельно стоит отметить, что законом предусмотрено ведение каждым архивом реестра рассекреченных документов – но архивы ФСБ этого требования не выполняют.
В значительной мере архивы ФСБ остаются «черным ящиком», и даже сами чекисты не всегда знают, что и где может оказаться. Характерный пример – борьба Сергея Прудовского за рассекречивание одного из документов, связанных с так называемой харбинской операцией. В рассекречивании отказывали под нелепым предлогом, что этот документ раскрывает формы и методы работы органов безопасности. И хотя за 80 лет формы и методы должны были бы перемениться, а документы, связанные с политическими репрессиями, вообще не могут быть засекречены, оспорить эту нелепость в суде не удалось. Еще смешнее, что этот документ уже был опубликован украинскими историками – однако позиция ФСБ, подтвержденная судом, звучала так: публикация документа не является основанием для его рассекречивания. Но спустя примерно год после проигрыша последнего суда по этому вопросу Сергей Прудовский обнаружил в том же архиве другой экземпляр этого документа – рассекреченный до начала судебных баталий.
Собственно, все это лишь подтверждает необходимость передачи ведомственных архивов на госхранение, что позволит, наконец, включить их в полноценный научный оборот.
Почему принципиально важно открытие этих архивов?
Уникальная особенность советской истории заключается в том, что на протяжении почти 70 лет в стране не было никаких независимых источников информации. Все, что печаталось в СССР, подвергалось строжайшей цензуре. Про реальное устройство власти, про возможные противоречия – в газетах не могло быть и намека, и политических дискуссий тоже не могло быть.
Поэтому – в отличие от других стран – советскую историю невозможно изучать по выходившим тогда книгам и газетам.
Конечно, очень многое в механизмах власти прояснили бывшие партийные архивы, которые доступны почти повсеместно. Среди хранящихся там документов немало и не предназначавшихся для печати сводок НКВД о положении на местах – часть их ныне даже опубликована.
Но это все-таки уже вторичная информация, зачастую отредактированная из разного рода конъюнктурных соображений. Без изучения первичных донесений нельзя понять, что реально происходило на местах, насколько точно отражены в сводках настроения населения.
Но не только для исследователей важны эти архивы. Семьдесят лет террора и идеологического диктата, преследования социальных, религиозных и национальных групп – все это привело к разрушению множества семей, утрате семейных историй – а именно из семейных историй складывается единство общества и история народа.
Множество людей сталкиваются с отсутствием информации о предках – очень часто это следствие того, что вспоминать о репрессированных родственниках было небезопасно. Сегодня же восстановить эту память трудно из-за недоступности архивов спецслужб.
Даже архивно-следственные дела в большинстве регионов не переданы в государственные архивы, да и там, где переданы, доступ затруднен и зачастую ознакомиться с делом в полном объеме оказывается невозможно.
Проблема усугубляется тем, что в 1960-е годы архивно-следственные дела из региона, где человек был арестован, нередко пересылались по месту его рождения. Вопрос о создании общей базы данных о следственных делах, хранящихся в ведомственных архивах всего бывшего СССР, даже не обсуждался всерьез.
Еще один вопрос – места захоронений. Сейчас в России представители ФСБ утверждают, что данных о местах захоронений в их архивах нет. Это ложное утверждение – во всяком случае, в таком общем виде. В 1989 году Крючков – в соответствии с тогдашним курсом на открытие правды о репрессиях – отправил во все регионы приказ опросить старых работников КГБ для установления мест захоронений. Этот приказ был исполнен, и в Москву были отправлены соответствующие докладные. Из них случайно стала известна одна, куда делись остальные – ответа так до сих пор и нет.
Другое свидетельство, что информация о захоронениях в ведомственных архивах имеется, — Книга памяти Ульяновской области. Эту книгу готовила местная прокуратура, и чекисты, как обычно, отказывались предоставлять документы. Тогда областной прокурор возбудил уголовное дело по факту массовых репрессий и в рамках этого дела выдал постановление о проведении обыска и выемки в архиве службы безопасности. И там обнаружились документы не только о захоронениях, но и много других, не менее интересных, о существовании которых не подозревали. Увы, это уникальный пример.
А ведь для множества людей информация о местах захоронений чрезвычайно важна – это до сих пор один из самых частых вопросов, с которыми к нам обращаются. Могилы предков – одна из важных составляющих и семейной, и национальной памяти.
Частая отговорка – нельзя давать посетителям архивов доступ ко всему подряд, это может повредить интересам третьих лиц. Но каждый посетитель архива предупрежден об ответственности за использование материалов в ущерб третьим лицам, а сотрудники архивов не имеют ни полномочий, ни квалификации для того, чтобы определять, что может, а что не может нанести такой ущерб. А по миновании 75 лет со дня создания документа о «третьих лицах» и речи быть не может. Любые ограничения отпадают.
Еще два важных вопроса, связанных с открытием архивов, — об именах организаторов и исполнителей террора и вопрос о люстрации.
Про имена виновных в организации террора вопрос вроде бы решенный – закон о реабилитации прямо требует публиковать имена виновных в преступлениях против правосудия. Это и следователи, фабриковавшие дела, и прокуроры, подписывавшие липовые обвинения, и члены троек. Но в закон есть оговорка – виновными они должны быть названы в «установленном порядке», который формально не установлен. Казалось бы – вот есть дела, человек расстрелян, потом реабилитирован – стало быть, все, кто причастен к убийству, признаны виновными самим актом реабилитации.
На деле все не так, даже наоборот. Архивы ФСБ даже не дают документов, где видны подписи следователей – только копии с закрытыми подписями. Теперь они ссылаются на то, что это якобы были сотрудники контрразведки, имена которых остаются тайной навеки. Комментировать этот абсурд затруднительно.
Про люстрацию вопрос не столь однозначный – не во всех посткоммунистических странах она проводилась, и если проводилась, то существенно по-разному. Это может быть темой не только для отдельного выступления, но и для целой конференции, поэтому только выскажу свое мнение, что мне кажется главным в этой теме. Все имена сотрудников и осведомителей должны стать известны. Не для того, чтобы наказывать – огласка уже отчасти наказание, и предостережение на будущее.
Необходима осторожность в интерпретации документов спецслужб, поскольку из опыта других стран достоверно известны случаи, когда «подписки о сотрудничестве» фальсифицировались из корыстных соображений, поскольку за вербовку платили. Главное – лишить нынешних чекистов искушения использовать эту информацию во зло. Если бы они были лишены доступа к этим сведениям, можно было бы не беспокоиться. Но сейчас эти документы оказываются инструментом в руках столь же неподконтрольной структуры и могут быть и сегодня использованы для шантажа и давления.
Подводя итог – невозможно двигаться в будущее, не разобравшись с прошлым. А без открытия архивов с нашим трагическим и противоречивым прошлым никак не разобраться.
Материалы Мемориала о репрессиях в Киргизской ССР.
И маленькая иллюстрация того, что можно обнаружить в архивах.
Очень краткое предисловие, опуская детали.
В годы Большого террора было несколько основных механизмов осуждения. Были тройки, созданные по решению Политбюро – это решение было оформлено приказом НКВД №00447, так называемая кулацкая операция. В состав тройки обычно входили начальник регионального управления НКВД, секретарь обкома и прокурор региона. В рамках этой операции бывших кулаков, священников, представителей «эксплуататорских классов» заочно приговаривали к расстрелу или длительным срокам заключения. Второй важнейший механизм – «двойка», Комиссия наркома внутренних дел и прокурора СССР. Эта комиссия выносила решения в рамках так называемых национальных операций. Из регионов присылали подборки справок по делам и два человека подписывали много сотен приговоров в день – тоже заочно. За полтора года Большого террора по заочным (и уже поэтому незаконным) приговорам были расстреляны более 600 тысяч человек.
И был третий механизм, так называемые сталинские списки. Самые важные – с точки зрения местных чекистов – дела оформлялись несколько более аккуратно (с санкцией прокурора на арест, с очными ставками – что не требовалось для троек и «двойки») и представлялись в Москву для осуждения Военной коллегией Верховного суда СССР. Все эти дела представлялись как часть «право-троцкистского заговора». Но до того, как попасть на Военную коллегию, эти дела должны были пройти еще 2 стадии.
Первая – так называемая «большая комиссия» из наркома внутренних дел, прокурора СССР и председателя Военной коллегии. Эта комиссия отбраковывала дела, оформленные недостаточно аккуратно.
Вторая – утверждение Сталиным и его ближайшими подручными списков обвиняемых с намеченными приговорами. Именно эта стадия была главной, и Военная коллегия затем только оформляла приговоры, утвержденные заранее. Осуждение производилось по закону от 1 декабря 1934 года – т. е. без участия защиты, без вызова свидетелей, без права на обжалование и с приведением приговора в исполнение в 24 часа.
Впервые про существование этих списков было сказано на ХХ съезде Хрущевым, но сами документы оставались недоступны еще почти полвека.
Доступ к ним удалось получить лишь в 2002 году, и казалось, что мы изучили их полностью. Во всяком случае, все, что обнаружилось в президентском архиве.
Там были и 3 списка по Киргизской ССР – уутвержденные 19 апреля, 3 мая и 12 сентября 1938 года. В первом числилось 21 имя предназначенных на расстрел (список утвержден Сталиным, Молотовым, Кагановичем и Ждановым), во втором – 5 человек («автографы» на титульном листе списка оставили Сталин и Молотов), в третьем – 37 человек, из которых 6 предполагалось оставить в живых – отправить в лагеря.
В списках указывались только фамилия, имя и отчество, найти информацию о многих из обвиняемых было непростой задачей. Настолько непростой, что даже в фундаментальной 10-томной книге памяти жертв политических репрессий Кыргызской Республики некоторых имен нет (они выделены красным на иллюстрациях).
Но в середине 2022 года выяснилось, что в архиве ФСБ имеются рабочие материалы к этим спискам. Выяснить это было не очень просто, и часть этих материалов пришлось отправлять на рассекречивание, прежде чем удалось с ними ознакомиться.
Из связанного с Киргизской ССР – первое, что там обнаружилось, это акты о смерти 7 человек из списков (трое из них отсутствуют в 10-томнике). Эти документы давали дополнительную информацию, но не вызывали удивления.
Акт от 15.04.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе :
Бабаханов Дюшеналы 39 лет, находился в больнице с 29.01.1938 по поводу туберкулеза
Акт от 07.06.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе:
Таукин Мусабек 35 лет, находился в больнице с 14.05.1938 по поводу туберкулеза
Акт от 27.07.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе:
Туркеев Токтосун 42 лет, поступивший 12.07.1938 умер от цинги при декомпенсации сердечной деятельности
Акт от 26.08.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе:
Темирбеков Болотали 41 года, находившийся с 29.05.1938 с диагнозом цинга, миокардит, хр.бронхит, малокровие, свищ в области промежности, паропроктит.
Акт от 16.09.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе:
Окулич-Казарин Георгий Людвигович 51 года, поступивший 13.07.1938: порок сердца, энтерит, истощение, водянка живота.Акт от 15.10.1938 о смерти в больнице тюрьмы №1 г. Фрунзе:
Курдиновский Сергей Васильевич 48 лет, поступивший 20.04.1938 – порок сердца, энтероколит, малярия, истощение.
ЦА ФСБ, ф.К1ос, оп.5, т.17, л.125-132
В совокупности с другими документами это позволило разобраться с судьбами предназначенных на расстрел – в списках таких было 57; из них 6 человек умерли до приезда Военной коллегии.
Военная коллегия добралась до г.Фрунзе только однажды, 5 ноября 1938 года. Хуторецкая по недосмотру была до приезда Военной коллегии приговорена тройкой к 10 годам ИТЛ, дело Мураталина отправлено на доследование, Мыктыбекову, Касыму Абдрахманову, Ашимову и Иманалиеву приговор смягчили до 10 лет ИТЛ, 5 человек не успели доставить к заседанию Военной коллегии.
Остальные 40 человек из этих списков были приговорены к расстрелу – останки их среди обнаруженных на Чон-Таше.
Эти документы позволили уточнить и дополнить уже более или менее известные факты.
Но следующие документы уже оказались неожиданностью.
СОВ.СЕКРЕТНО. СРОЧНО.
ЛИЧНО
26 октября 1938
№495818
НАРКОМУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ КИРГИЗСКОЙ С.С.Р.
ПОЛКОВНИКУ тов. ЛОЦМАНОВУ
г.Фрунзе
Направляю список лиц по Киргизской СССР – по первой категории в количестве 24-х человек и по второй категории в количестве 12-ти человек, подлежащих, согласно решения комиссии НКВД, суду Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР.
Список в срочном порядке согласуйте с первым секретарем ЦК КП(б) Киргизии.
О согласии или несогласии с решениями Комиссии НКВД по делам лиц, перечисленных в списке, отводы из списка, поправки и отдельные замечания телеграфируйте за подписью первого секретаря ЦК КП(б) КиргизииПРИЛОЖЕНИЕ: упомянутое.
НАЧАЛЬНИК 1-го СПЕЦИАЛЬНОГО ОТДЕЛА НКВД СССР
СТАРШИЙ МАЙОР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
(ШАПИРО)
ЦА ФСБ, ф.К1ос, оп.5, т.17, л.135
Меморандум №50636
Из Фрунзе 4.11.1938
Тов.Лоцманов сообщает, что Военная коллегия находится в Фрунзе.
По поручению АЛЕКСЕЕВА просит дать ему телеграфное предписание рассмотреть 36 дел, согласно вашего №495818 26 октября
ЦА ФСБ, ф.К1ос, оп.5, т.17, л.136
Меморандум №37718
7 ноября 1938г.
Народный комиссар т. Ежов Наркому Киргизской ССР т. Лоцманову и Алексееву предлагает: рассмотреть выездной сессии ВК В/суда СССР по первой категории согласно списка по протоколу №4 от 17 Х 38г. 24 обвиняемых. По второй категории 7 обвиняемых.
Приговоров по 1й категории без наших указаний не приводить в исполнение. Об остальных 5 обвиняемых дела задержать.
ЦА ФСБ, ф.К1ос, оп.5, т.17, л.122
Дело в том, что среди известных списков такого – на 36 человек – не было. Недоумение разрешилось спустя 15 томов.
В томе 33 обнаружился упомянутый протокол №4, в котором на листах с 61 по 65 находится тот самый список по Киргизской ССР на 36 человек.
Протокол № 4
от 17-го октября 1938
Комиссии НКВД СССР по рассмотрению дел, направляемых на Суд
Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР.
Присутствовали : зам. Наркомвнудел тов. Берия, Ульрих, Рогинский
[Формулировки у каждого имени – «Передать на рассмотрение Военной Коллегии Верхсуда Союза ССР по ПЕРВОЙ [ВТОРОЙ] КАТЕГОРИИ, с применением закона от 1 декабря 1934 г.»]
<…>
Киргизская ССР
- Айдралиев Маралбай 1900, киргиз, зав. Чаткальским РайЗО
- Байсалов Джамантай 1901, киргиз, зав. Чаткальским РайОНО
- Белоцкий Морис Львович 1895, б. комиссар дивизии и пом. комиссара Академии Генштаба РККА, до ареста секретарь обкома КП(б) Киргизии
- Васильев Владимир Александрович 1901, б. зам. зав. ОРПО Кир. обкома ВКП(б),
до ареста инспектор Наркомпищепрома Кирг. ССР - Гольдман Фима Яковлевич 1910, еврей, б. 2-й секретарь Киргизского обкома комсомола,
до ареста пред. комитета по делам физкультуры и спорта при СНК КиргССР - Густилин Петр Григорьевич 1903, украинец, 1-й секретарь Ворошиловского РК КП(б) Киргизии
- Джайляев Терекельды 1912, киргиз, зав. Чаткальским Райздравом
- Иващенко Илья Кондратьевич 1895, украинец, пред. Кагановичского РИКа
- Ишалиев Турсункул 1912, киргиз, инструктор Чаткальского РИКа
- Карабашев Кушувак 1895, киргиз, пред. Чаткальского РИКа
- Ольджобаев Бектемир 1904, киргиз, 2-й секретарь Кировского РК КП(б) Киргизии
- Пашков Петр Ильич 1901, русский, зам. наркома просвещения КиргССР
- Рябов Николай Иванович 1896, русский, нач. зернового управления НКЗ КиргССР
- Свиридов Михаил Андреевич 1900, русский, 1-й секретарь Калининского РК КП(б) Киргизии
- Стамблер Михаил Михайлович 1903, еврей, нач. политсектора Наркомсовхозов КиргССР
- Табишев Сагиналы 1912, киргиз, зав. пионеротделом Кировского РК ЛКСМ
- Терещенко Павел Филиппович 1892, украинец, б. зампред КирЦИК. До ареста пред. Калининского РИКа
- Туратбеков Досалы 1905, киргиз, 1-й секретарь Иссык-Кульского РК КП(б) Киргизии
- Филиппов Иван Платонович 1899, украинец, председатель Сталинского РИКа
- Форст Александр Федорович 1902, немец, зам. пред. к-та по делам физкультуры и спорта
при СНК КиргССР - Чистяков Константин Матвеевич 1898, русский, секретарь Фрунзенского горкома КП(б) Киргизии
- Чойтемиров Насырдин 1910, киргиз, секретарь ЦК ЛКСМ Киргизии
- Шабалин Максим Прокопьевич 1899, русский, нарком торговли КиргССР
- Щербаков Алексей Данилович 1894, зам. пред. СНК КиргССР
2 категория
- Альчикенов Альсеит 1910, киргиз, зоотехник Наркомсовхозов КиргССР
- Ахунбаев Иса Канаевич 1908, киргиз, зам. наркома здравоохранения КиргССР и врач-хирург горбольницы г. Фрунзе
- Баязов Гапар Уркунбаевич 1907, киргиз студент Академии соц. земледелия в Москве
- Габер Дмитрий Лазаревич 1892, болгарин, инструктор совторготдела ЦК КП(б) Киргизии
- Джаткамбаев Шекербек 1911, киргиз, ответственный редактор Кировской районной газеты «Большевистский путь»
- Ишназаров Усман 1904, киргиз, нарком совхозов КиргССР
- Парамонов Петр Владимирович 1905, зам. зав. сельхозотделом ЦК КП(б) Киргизии
- Сеитов Дуйшеке 1909, киргиз, секретарь Кировского РК ЛКСМ Киргизии
- Тенизбаев Ишен 1913, киргиз, зав. Чаткальским райдоротделом
- Токоев Мукаш 1905, киргиз, 2-й секретарь Кировского РК КПБ Киргизии
- Токсобаев Джумалы 1910, киргиз, зав. Кировским РайОНО
- Цукерман Исаак Александрович 1898, еврей, нач. УНХУ КиргССР
ЦА ФСБ, ф.К1ос, оп.5, т.33, лл.61-65
Комиссия успела рассмотреть и утвердить этот список, но на подпись вождю этот список опоздал. Поэтому и указание – дела рассмотреть, но приговоры в исполнение не приводить: мало ли что, вдруг вождь не подпишет. Аналогичные случаи вынесения приговоров «авансом», до визирования списков Сталиным, случались в отдаленных от Москвы регионах – и всегда в таких случаях оставлялось предписание приговоры в исполнение не приводить до особого указания – т.е. до утверждения Сталиным.
28 человек из этих 36 включены в 10-томник Болота Абдрахманова – уточнить название. Судьбы людей из этого списка сложились по-разному, кто-то попал в лагерь, кого-то даже освободили через год-полтора, после снятия Ежова и пересмотра дел. Но вряд ли кто-то из них догадывался, как близко был к смерти.
А если бы Военная коллегия собралась во Фрунзе на 10 дней позже, то и 40 человек из утвержденных списков могли остаться в живых, потому что с 15 ноября Военная коллегия на время приостановила (получила распоряжение приостановить) эту преступную практику.
