Данное исследование проводилось в рамках инициативы «Караван памяти по дорогам Центральной Азии» исследовательской платформы «Эсимде». Мнение автора может не совпадать с мнением «Эсимде».
О художнице
Сауле Сулейменова – многогранная художница, работающая в различных медиумах, от живописи и графики до паблик-арта. Ее недавняя серия «Целлофановые картины», созданная из использованных пластиковых пакетов, охватывает широкий спектр тем: от социально-политических вопросов, таких как Ашаршалык, Карлаг, права человека и геноцид уйгуров, до глубоко личных сюжетов, включая образы членов семьи, цветов и городских пейзажей. Этот новаторский подход подчеркивает как хрупкость, так и устойчивость этих нарративов.
Белгiсiз келин
В центрально-азиатском караване по дорогам памяти «Эсимде» я сначала не знала, что станет объектом моих исследований, испытывая сильные чувства , путешествуя и погружаясь в разные реальности нашего общего пространства Центральной Азии. Алматы — Бишкек, затем Ош, Джалал-Абад, Узген. Ташкент, Бухара.
Но на протяжении многих лет я возвращаюсь к своим келін, работая с их образами в разных техниках и в своем разном возрасте. Конечно, больше всего в течение каравана меня интересовали женщины – девочки, девушки, мамы, бабушки. Что есть у нас общего, центрально-азиатского, что уникально для каждого региона. Особенно мне захотелось акцентировать свое внимание на женщинах после резонансного суда в Казахстане над экс-министром экономики Бишимбаевым, убившим свою гражданскую жену Салтанат Нукенову. У нас в стране это дело спровоцировало принятие закона о домашнем насилии. Изменило отношение самих женщин к себе и к защите своих прав.
Мне интересно понять какие мы, центрально-азиатские женщины? Как, проходя через значимые исторические события, большинство женщин остались неизвестными? Как не остались в памяти семьи жеті ана — семь матерей, в отличие от жеті ата — семь отцов/семь колен, которые мы, казахи, должны знать. Моя любимая фотография трех невест из архива академика Алькея Маргулана (сейчас находится в музее этнографии Санкт-Петербурга) показывает трех юных девушек, почти девочек в свадебных нарядах, при этом не указаны ни их имена, ни из каких они семей.
Побывав в разных музеях за время каравана я обратила внимание, что на архивных фотографиях практически нет имен изображенных женщин. В большинстве своем женщины являются яркой иллюстрацией, что происходило с народом в определенные исторические моменты. То есть, женщины выполняют роль некоего знака, символа, декоративного элемента. Особенно в юности.
Можно заметить, что с возрастом у женщин в Центральной Азии появляется больше прав и голоса, когда из бесправного статуса келин женщина становится матерью, бабушкой. В обществе образ матери более очеловечен.
В период каравана я решила делать в целлофановой живописи серию женщин в автобусе, в поезде, самолете, на базаре. Обычных женщин Центральной Азии, не в парадном виде, а в обычной жизни, без пафоса и значительности, но, тем не менее, сияющих в красоте своей правды и достоинства.
Но вернемся к образу келин. Я хотела бы сказать, что Келин — это нулевой отсчёт, зеро на шкале. Классный и пугающий статус. Во всех мировых культурах образ невесты ассоциировался со смертью и рождением нового. У казахов устраивали жоқтау-плачи с уходом ребёнка, у русских выли, провожая девушку «в за муж», у многих народов совершали похоронные обряды перед свадьбой. С появлением молодой жены ей было необходимо нарабатывать новый социальный статус, учиться брать ответственность за ведение хозяйства в новом доме, рожать ребёнка (лучше сына для продолжения рода). И постепенно нарабатывать очки. Чтобы быть не «кімсің? ешкімсің!» в этой новой жизни. Но мне нравится нулевой отсчёт. Мне нравится разгадывать потенциал большой личности при отсутствии наработок. Мне нравится верить, что и так понятно, что Келин — личность, уникальная и невероятно ценная, без каких-либо доказательств.
Вывести на передний план тех невидимых людей, которые никогда раньше не могли быть главными героями. Если раньше Три Келин были для меня символом казахства, то теперь они становятся символом деколониального возрождения. Традиционно постколониальные общины в настоящее время по-прежнему являются объектами многих колониальных — капиталистических и патриархальных, мы, как невесты, стоим на личной границе нового мира, но на самом деле обречены жить в глубоко патриархальной реальности. Тем не менее, воспроизведенный художественный образ отсылает зрителя именно к возрождению, с которым приходит надежда. Надежда на деколонизацию и увеличение количества голосов и образов «невидимых людей», пропавших людей Делеза, женщин и других.
Параллельно с образами келин и матерей Центральной Азии, мне хотелось бы также раскрыть часто декоративную, иллюстративную «функцию» наших женщин.
На самом деле, мне открылось сокровенное, философское значение декоративного элемента в танце бухарских женщин.
